fiction.wikisort.org - Литература

«Русь изначальная» — первый роман исторической трилогии советского писателя Валентина Иванова. Впервые опубликован в 1961 году.

«Русь изначальная»
Обложка первого издания
Жанр	исторический роман
Автор	Валентин Иванов
Язык оригинала	русский
Дата написания	1961
Цикл	«Русь изначальная»
Следующее	«Повести древних лет»

Общая характеристика

В произведении действует вымышленное славянское племя, которое называет себя «россичи», так как живёт «вблизи реки Рось». В действительности славянское племя с таким названием не упоминается ни в одном историческом источнике и было вымышлено автором, поскольку «Русь изначальная» написана в 1950-е годы с позиций антинорманизма, который являлся частью государственной идеологии того времени, и выдержана в духе «борьбы с космополитизмом»[1].

Произведение связано с популярным в националистической среде, включая славянское неоязычество, хазарским мифом, в котором хазары отождествляются с евреями, проводится идея об извечной конфронтации славян и «хазар» и многовековом «хазарском иге» над Русью[2]. Также «Русь изначальная» имеет ярко выраженные антихристианские мотивы[3].

Замысел и создание

В переписке от ноября 1957 года Иванов сообщал, что работает на темой «эпохи дальней, о которой ещё никто не писал»[4]. Своим корреспондентам он писал, что начал работать с конца — с известного по историческим источникам набега славян на крепость Топер через Балканы на берег Эгейского моря[5]. Ничтожное число потерь соотносилось с рейдами Александра Македонского или фельдмаршала Румянцева, а также личным военным опытом автора-кавалериста, и не вызывало недоверия к древним источникам. Однако именно успешный захват отрядом славян численностью в 1200 человек византийской крепости побудил писателя задаться вопросом, «можно ли проткнуть империю как глыбу сыра штыком». Собственно, византийские главы и были развёрнутым ответом на этот вопрос[6]. Книга вышла в свет в сентябре 1961 года, и тираж был мгновенно распродан[7]. В целом Валентин Дмитриевич признавал, что выход его романа в свет был следствием «счастливого стечения обстоятельств», поскольку произведения исторического жанра вычёркивались из издательских планов[8]. Недоумение редакции вызвали и византийские главы, занимавшие основную часть текста[5]. Внутреннюю рецензию для издательства писал академик Б. А. Рыбаков, который беспокоился только о том, «чтобы для молодёжи не было скучновато»[9].

Содержательные особенности

Время действия «Руси изначальной» — VI век нашей эры, когда происходил распад родового строя у приднепровских (восточных) славян. Связанные общностью речи, быта и культуры, вынужденные обороняться против разбойничьих набегов кочевников, приднепровские славяне осознают необходимость действовать сообща. Центром объединения стала слободка на границе леса и степи, гарнизоном которой — пять десятков взрослых воинов и тридцать подростков на воинском обучении, посылаемых племенным князь-старшиной, — командует воевода Всеслав. Всеслав хочет приохотить больше молодых людей к ратному делу, что вызывает подозрение и недовольство старшин. Верным помощником его стал молодой воин Ратибор. Вскоре на слободу совершает набег передовой отряд хазар. В результате всё больше и больше представителей родов и племён ищет защиты у Всеслава. Лишь новый набег хазар, погубивший множество племенных городков, принудил славянскую общину объединяться, и центром нового единства могла быть только слобода князя Всеслава на речке Рось. Далее Всеслав даёт всем племенам старшин своей волей — из кровных побратимов, спаянных воинской службой. После объединения Поросья единое войско под началом воеводы Ратибора вторгается в Ромейскую империю ради славы и добычи. Полученные на юге ресурсы позволят присоединить северные племена[10].

Действие второго сюжетного пласта романа разворачивается в Византии эпохи Юстиниана I. А. Г. Кузьмин полагал, что в восприятии византийских реалий Иванов был солидарен с Александром Герценом, который в спорах со славянофилами считал Ромею «Римом без воспоминаний и угрызений совести», а православие — «апатичным католицизмом». Георгий Плеханов также связывал с «византинизмом» худшие черты русского самодержавия. Тем не менее, по мысли Кузьмина, Иванов подводил читателя к аналогичным оценкам совершенно самостоятельным путём. Описывая будни двора и улиц Константинополя, он стремился понять власть Византии изнутри, психологически. Это делается на контрасте между ожиданиями от власти «варваров» (неважно, готов или славян), которым требовалось эффективно вести общественные дела. Поэтому у варваров существовала выборность, а неудачливого вождя народное собрание могло не только изгнать, но и принести в жертву богам. На Востоке, в том числе римском Востоке, власть — это господство, освящённое государственной религией. У варваров воины-люди связаны совестью, у ромеев подданных скрепляет насилие государства[11]. Весьма показательны и эпиграфы, которыми вводятся византийские главы романа[12]. Однако писатель показал, что империи было под силу развратить варваров, приучить их к своим застарелым порокам. В результате синтеза между двумя параллельными повествованиями так и не получилось, и «русская» тема прозвучала в романе приглушённо. Кузьмин полагал, что в первую очередь это происходило из-за конфликта авторской концепции и исторической добросовестности писателя. Выводя Русь от речки Роси, Иванов был вынужден описывать племя в несколько сот человек — больше бы не поместилось на этой территории[13].

По мнению В. В. Каргалова, произведение Иванова исторически недостоверно. Сделав главными противниками россичей хазар, он проигнорировал реально существовавший племенной союз — Аварский каганат, господствовавший в VI веке в Северном Причерноморье. Именно его хорошо сплочённые силы и должны были явиться импульсом к славянскому единству, а не летучие отряды хазар[14]. Объяснение этому предложил В. А. Шнирельман, связывая создание хазарского мифа Иванова с антисемитскими мотивами, выраженными в «Жёлтом металле». Шнирельман также подчёркивал, что по историческим обстоятельствам хазарская тема не должна была прозвучать в «Руси изначальной», однако именно эти племена писатель избрал как олицетворение Степи, враждебной славянскому Лесу. Для решения авторской задачи Иванов пошёл на явный анахронизм, убеждая читателя, что хазары исповедовали иудаизм уже в первой половине VI века и считали себя богоизбранным народом. Иванов основывался на работе М. И. Артамонова, который считал, что обращение хазарской аристократии в иудаизм привело к расколу народа, поскольку низшие сословия исповедовали другую веру и не придерживались Закона. Шнирельман считал, что использование словосочетания «мудрецы с юга», которые обратили хазарских ханов в иудаизм, намекало на «сионских мудрецов». Именно это внутреннее разделение объясняло победы россичей над численно превосходящими их силами хазар. В эпилоге романа автор-рассказчик выражал надежду, что у россичей «не привьются учения злобных пророков»[15].

Критическое восприятие

Вопреки заявлениям, что роман Иванова был проигнорирован критикой, «Русь изначальная» вызвала ряд профессиональных рецензий и неоднократно становилась предметом рассмотрения как историков, так и литературоведов. В обзорной статье Е. Поляковой подчёркивалось право писателя «заменить историю», дополнить скудные её данные интуицией, воображением, сделать книгу, которую читатель примет как бесспорную[16]. Главным недостатком, по мнению рецензента, был принципиальный антиисторизм (точнее, внеисторизм) писателя, который сложную историческую диалектику попытался заменить упрощённой схемой, выраженной в описаниях простого и здорового быта россичей, противопоставленному яду соблазнов умирающей Византии. Е. Поляковой показалось странным, что россичи, отвергая христианскую проповедь, сами поклоняются единому богу, но полемизируя с греческим пресвитером, рассуждают так, «словно каждое племя уже подписано на серию антирелигиозных брошюр издательства „Знание“». Впрочем, победу в споре с пресвитером одержал образованный грек Малх, который остался у славян, поняв, за каким народом будущее. «Таких всепонимающих героев, с лёгкостью ориентирующихся в грядущем, в „Руси изначальной“ множество»[17]. То же относится к народу россичей в целом: они не только наделены всевозможными личными добродетелями, но и полны предвидения великой миссии русского народа. Это и вызывает главную претензию рецензента, поскольку в книге есть огромное число хронологически и исторически точно описанных событий, приключений молодых славян, битв, походов, свадеб и похорон, нет только одного: «самой жизни VI века и людей её»[18].

Напротив, в рецензиях Е. С. Громова и А. Смирновой подчёркивается огромный объём научно-исследовательской работы, проделанной Ивановым, целью которой является реконструкция тех нравственных начал, которые подготовили расцвет и великое будущее народа. Собственно, и колорит эпохи, в котором «всецело доверяешь автору», создаётся не архаизацией строя речи или описанием реалий VI века, а воспроизведением мышления, которое могло быть у людей той эпохи[19][20]. В то же время Громов сетовал, что в сюжетном отношении «росские» и «византийские главы» слабо связаны между собой, композиция параллелизма не способствует цельному восприятию книги. Достаточно сказать, что в первом томе три больших главы подряд посвящены Византии, а не россичам, то же характерно и для второго тома. Рецензент, однако, признавал роман «умным и талантливым» и посчитал, что Иванову удалось показать, как героическое начало прошлого проявляется и в характере современного человека, что связывает прошлое и настоящее[21]. А. Смирнова углубила оценку тех же особенностей. Параллельная композиция романа позволяет противопоставить те начала в жизни славян, которые подготовили объединение их племён, тогда как Византия разъедает себя изнутри. Князь Всеслав стремится уберечь своих людей от угрозы извне, император Юстиниан — удержать власть любой ценой[22]. Рецензент безоговорочно признаёт роман «значительным произведением современной литературы»[23].

В. Д. Оскоцкий в 1972 году отметил, что Иванов «интересно освоил неизведанные пласты истории», но не одобрял именно внеисторичность авторского замысла. Соответственно, идеи народоправия и общерусского единства являются универсальными и вневременными, охватывая росских хлебопашцев, охотников и воинов. Описания их «здорового быта» обозначены как «навязчивые», в противовес очернению Византии — величайшей цивилизации тогдашнего мира, приобщение к которой и помогло раскрыть славянам потенции самобытного развития[24]. В частной переписке Иванов на подобную критику высказался так: «Не нравится критикам, что мои русские не дикие. Что ж сделаешь тут?»[5][25]

Уже после кончины Иванова негативную оценку его романа высказал и Л. Н. Гумилёв. С его точки зрения, фантазия писателя свободна, но убедительным для читателя автор становится, только когда располагает надёжными историческими источниками. В «Руси изначальной» таково описание восстания «Ника». Как только автор отрывается от источников, «жанр романа из исторического превращается в фантастический». Например, Иванов изобрёл названия славянских племён: «илвичи», «каничи», «россавичи», собственно россичи. Хазары во время действия романа обитали в низовьях Терека, а в Причерноморье господствовали авары. Упоминание послов Юстиниана в Саркеле, основанном спустя 180 лет, вызвало сравнение: «как если бы Пётр I договорился бы с Цыси в Порт-Артуре». Использование славянами сабель в VI веке (заимствованных у кочевников полтысячелетия спустя) вызвало ассоциацию с «наступлением на Москву танковых колонн Наполеона». Впрочем, главной проблемой Л. Гумилёв считал отсутствие «связно написанных» исторических книг, на которых мог бы основываться романист[26].

Критик Вячеслав Горбачёв считал, что в основе романа были поставлены три вопроса: что такое Русь, что такое цивилизованный мир и какую роль играла церковь как средство и оружие идеологической обработки народов[27]. В неподписанной рецензии журнала «Нева» 1994 года (отзыв был вызван архангельским переизданием, вышедшим в предыдущем году) упор сделан на проблемах, волновавших постсоветское общество: сравнение между зарождающимся народом и гибнущей империей, ненависть к государству как к принципу и к культуре как оковам свободного человека. Выявлено и известное противоречие: писателю отвратительна жестокость, с которой было подавлено восстание «Ника», но одновременно он восторженно описывает, как славяне-лучники уничтожили пять тысяч ромейских конников. Рецензент полагал, что это столкновение людей, свободных жертвовать собой, с одной стороны, ради платы (наёмники-византийцы), с другой — ради богатой добычи (россичи). В то же время несколько принуждёнными, искусственными названы рассуждения Малха — изгоя, «философа по страсти», в котором прорывается вовне «европейская культурная традиция, которая делает чужих по крови родными нам по духу». Двойственность обнаруживается в трагическом описании завершения итальянских войн; в общечеловеческом смысле гибель готов ничем не отличается от исчезновения славянских родов при хазарском набеге и от смерти тех же хазар под мечами росских воинов. Порыв Малха к свободе оказывается кратким, лишь в те дни, пока он, сбежав от рабства Империи, не попал под росскую племенную дисциплину. Из небольшой племенной дружины три века спустя составится Киевская держава[28].

Влияние

Роман «Русь изначальная» обеспечил своему автору наиболее широкую известность и признаётся главным и лучшим произведением Иванова[29]. В романе был представлен резко критический образ Византийской империи VI века, заложивший основу мифа, который оказал существенное воздействие на умы образованной публики[30], зачастую это произведение цитируется сторонниками славянского неоязычества в качестве исторического труда[31]. Историк и писатель Дмитрий Володихин включал роман в ряд классических романов русской литературы, по которым образованный человек воспринимает исторические события[32].

Экранизации

• 1973 год — «Детство Ратибора», мультфильм студии «Союзмультфильм»
• 1985 год — «Русь изначальная», художественный фильм режиссёра Геннадия Васильева

Примечания

Литература

• Горбачёв В. В. Русь изначальная, великая // Заветное слово : О народности литературы. — М. : Современник, 1986. — С. 265—272. — 398 с.
• Громов Е. С. Истоки героического // Молодая гвардия. — 1962. — № 6. — С. 309—310.
• Гумилёв Л. Н. С точки зрения Клио // Дружба народов. — 1977. — № 2. — С. 247—262.
• Иванов В. Златая цепь времён (статьи, этюды, письма) / сост., предисл. и примеч. В. Путилиной. — М. : Современник, 1987. — 379 с. — (Библиотека «О времени и о себе»).
• Каратовская В. В. Норманнская проблема и отечественная художественная литература // Вестник Томского государственного университета. — 2011. — № 347. — С. 75—78.
• Каргалов В. В. Древняя Русь в советской художественной литературе : Достоверность ист. романа. — М. : Высш. школа, 1968. — 182 с.
• Кузьмин А. Г. Исторические романы Валентина Иванова // Валентин Иванов. Повести древних лет. — М. : Современник, 1985. — С. 445—473.
• Митрохин Н. Евреи, грузины, кулаки и золото Страны Советов: книга В. Д. Иванова «Жёлтый металл» — неизвестный источник информации о позднесталинском обществе (неопр.). Новое литературное обозрение, 2006, №80. Журнальный зал. Дата обращения: 1 октября 2016. Архивировано 2 октября 2016 года.
• Оскоцкий В. Д. Связь времён // Новый мир. — 1972. — № 4. — С. 231—253.
• Пашуто В. Т. Средневековая Русь в советской художественной литературе // История СССР. — 1963. — № 1. — С. 83—118.
• Полякова Е. Минувший век во всей его истине… (Заметки об историческом романе) // Новый мир. — 1965. — № 2. — С. 230—247.
• Прокопова М. В. Романы В. Д. Иванова «Русь изначальная» и «Русь Великая» в контексте советской исторической прозы 60-х годов : Дис… канд. филол. наук. 10.01.01. — русская литература / Науч. рук. докт. филол. наук Ю. А. Мешков. — Тюмень, 1999. — 146 с.
• Смирнова А. История и современность // Нева. — 1964. — № 7. — С. 184—186.
• Шнирельман В. А. Русское родноверие : неоязычество и национализм в современной России. — М.: Библейско-богословский институт святого апостола Андрея, 2012. — xiv + 302 с. — ISBN 978-5-89647-291-9.
• Шнирельман В. А. Хазарский миф : идеология политического радикализма в России и её истоки. — М.: Мосты культуры-Гешарим, 2012б. — 312 с. — ISBN 9785932733554.

---