Павел Иванович Чичиков — персонаж поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мёртвые души»; главный герой произведения.

Чичиков
Павел Иванович Чичиков
На рисунке П. М. Боклевского
Создатель	Николай Гоголь
Произведения	Мёртвые души
Пол	мужской

В первых двух томах Чичиков — махинатор, занимающийся скупкой так называемых «мёртвых душ» (письменных сведений об умерших со времени последней ревизии крестьян) для заклада их как живых, чтобы продать их государству через опекунский совет. В конце второго тома Чичиков должен был попасть на каторгу. В третьем томе Чичиков должен был преобразиться[1].

Чичикова часто называют олицетворением пошлости[2]. Дмитрий Мережковский называет Чичикова и Хлестакова человеческими воплощениями чёрта. В противовес другим писателям и художникам, Гоголь рисует не романтический образ дьявола, а олицетворение мелкого и пошлого зла, которое прячется среди людей и «ходит во фраке».

Гоголь сделал для нравственных измерений то же, что Лейбниц для математики, — открыл как бы дифференциальное исчисление, бесконечно великое значение бесконечно малых величин добра и зла. Первый он понял, что черт и есть самое малое, которое лишь вследствие нашей собственной малости кажется великим, — самое слабое, которое лишь вследствие нашей собственной слабости кажется сильным. «Я называю вещи, — говорит он, — прямо по имени, то есть черта называю чертом, не даю ему великолепного костюма à la Байрон и знаю, что он ходит во фраке…» «Дьявол выступил уже без маски в мир: он явился в своем собственном виде». Главная сила дьявола — уменье казаться не тем, что он есть. Будучи серединою, он кажется одним из двух концов — бесконечностей мира, то Сыном-Плотью, восставшим на Отца и Духа, то Отцом и Духом, восставшим на Сына-Плоть; будучи тварью, он кажется творцом; будучи темным, кажется Денницею; будучи косным, кажется крылатым; будучи смешным, кажется смеющимся. Смех Мефистофеля, гордость Каина, сила Прометея, мудрость Люцифера, свобода Сверхчеловека — вот различные в веках и народах «великолепные костюмы», маски этого вечного подражателя, приживальщика, обезьяны Бога. Гоголь первый увидел черта без маски, увидел подлинное лицо его, страшное не своей необычайностью, а обыкновенностью, пошлостью; первый понял, что лицо черта есть не далекое, чуждое, странное, фантастическое, а самое близкое, знакомое, вообще реальное «человеческое, слишком человеческое» лицо, лицо толпы, лицо «как у всех», почти наше собственное лицо в те минуты, когда мы не смеем быть сами собою и соглашаемся быть «как все»[3].

Среди отличительных черт Чичикова называют отсутствие отличительных черт, но умения очаровывать при нём. Чичиков придерживается в одежде «коричневых и красноватых цветов с искрою», а во втором томе покупает сукно оттенка «наваринского дыму с пламенем». Михаил Бахтин обнаруживает в основе «Мёртвых душ» «формы весёлого (карнавального) хождения по преисподней, по стране смерти. <…> Недаром, конечно, загробный момент присутствует в самом замысле и заголовке гоголевского романа („Мёртвые души“). Мир „Мёртвых душ“ — мир весёлой преисподней. <…> Найдём мы в нём и отребье, и барахло карнавального „ада“, и целый ряд образов, являющихся реализацией бранных метафор»[4].

Этот же образ, как считал Мережковский, выведен в образе чёрта Ивана Карамазова у Достоевского.

В то же время Дмитрий Быков считает, что в отличие от других персонажей поэмы, в Чичикове заложено положительное начало: Чичиков единственный обладает способностью к творчеству (что раскрывается в сцене, где он сочиняет умершим крепостным биографии).

К образу Чичикова обращались художники Александр Агин, Пётр Боклевский (несколько раз) и другие.

Примечания