«Козлиная песнь» — первый роман Константина Вагинова, рассказывающий о падении последнего поколения дореволюционной петербургской интеллигенции в советском Ленинграде. Считается «признанным шедевром ленинградской прозы 1920-х»[1].
Козлиная песнь | |
---|---|
Козлиная песнь | |
![]() Обложка книжного издания 1928 года | |
Автор | Вагинов, Константин Константинович |
Язык оригинала | русский |
Дата написания | 1926-9 |
Дата первой публикации | 1927 (журнальная версия); 1928 (книжная версия); 1991 (третья редакция) |
Издательство | «Прибой» |
Следующее | Труды и дни Свистонова |
![]() |
Жанр романа трудно поддается определению. По мнению Михаила Бахтина, роман принадлежит к жанру мениппеи[1], также встречается вариант «роман с ключом»[2][3]. Тексту свойственны абсурд и остранение[4].
Основные события относятся к 1925—1927 годам, однако описываются эпизоды из прошлого, также Вагинов рассказывает, и какое будущее ждет героев. Главными героями книги являются философ Тептёлкин и неназванный по имени Неизвестный поэт, которые живут в Ленинграде 1920-х годов, и вращаются в кругу советской интеллигенции того времени. Вокруг Тептёлкина, переселившегося в Петергоф[5] на заброшенную дачу с башней, складывается свой кружок.
Сюжет романа размыт, для композиции характерны временные сдвиги, лирические отступления[2], это цепочка пунктирно связанных эпизодов, множество линий развивается параллельно[1], в романе нарочно ослаблены сюжетность и фабульность[6]. Но вкратце развитие истории можно охарактеризовать так: «провозглашая верность теням прошлого, в жизни они (главные герои) заняты постыдной подёнщиной, одержимы эротическим томлением и мучаются от несовпадения с новыми вкусами и нравами»[4]. Члены кружка, описанного в романе, считают себя последними представителями «гуманистической», «эллинистической» культуры, которой противостоит новое варварство. В финале же книги (особенно в 1-й и 3-й редакции) практически все персонажи терпят моральное поражение, некоторые умирают[1].
«В своей главной прозаической книге [Вагинов] наблюдает за тем, как осколки Серебряного века тонут в пошлости нового времени», — характеризует эту книгу Валерий Шубинский[1]. В одной из немногих положительных рецензий 1920-х годов за авторством Ивана Сергиевского «Козлиная песнь» названа "" и «определённым этапом на пути к овладению трудным жанром идеологического романа»[1]. «Вагинов не столько противопоставляет классическую культуру мещанскому быту, сколько показывает их общую неуместность в послереволюционной жизни. Автор близок к кругу обэриутов, и это отражается в языке „Козлиной песни“: остранённо-протокольный стиль сочетается с высокопарными символистскими пассажами, и оба регистра будто подчёркивают нелепость друг друга. Высокие устремления героев, и без того показанные с иронической дистанции, постепенно тонут в окружающей пошлости»[4]. По мнению исследователя, в книге был концентрированно выражен пафос диахронии, присущий филологам и философам круга Бахтина[7], а принцип прозы Вагинова — соединение высокой иронии с карнавальным гротеском[7]. Вдобавок, в романе видят предвосхищение теории кэмпа[8].
Книга является продолжением долгой традиции русской литературы и своего рода интертекстом. «Исследователи отмечают в романе целый ряд многослойных влияний: „петербургский текст“ русской литературы (прежде всего „Петербургские повести“ Гоголя), проза Андрея Белого (в основном — в стилистике и композиции), памятники эллинизма и итальянского барокко. Постоянна отсылка к „Жизни Аполлония Тианского“ Филострата. Наряду с этим несомненен диалог Вагинова с советской (прежде всего ленинградской) прозой 1920-х годов (от Олеши до Каверина, Добычина, Тынянова)»[1].
Работа над романом началась в 1926 году, но в итоге книга существует в нескольких редакциях[1]:
Роман был бурно принят в Ленинграде, многие узнали прототипов персонажей, осуждали авторские интонации[1]. «Много разговоров о „Козлиной песни“ Вагинова, — записал после выхода книги в своем дневнике литератор И. Басалаев, — герои списаны чуть ли не со всех ленинградских писателей и поэтов, начиная с Блока и Кузмина и кончая Лукницким. Интерес к книге, разумеется, обостренный, втихомолку подсмеиваются друг над другом. А Вагинов ходит со скромным видом великодушного победителя»[9].
После журнальной публикации ОГПУ обращает внимание на произведение как на «роман, идеологическая неприемлемость которого находится вне сомнения». Тем не менее, в 1928 году он выходит отдельной книгой, с переработанным текстом. Известно, что у цензоров было к книге отрицательное отношение, однако «по настоянию Москвы и совету отдела печати обкома (тов. Верхотурский) книга была все-таки выпущена».[10] Большая часть тиража была уничтожена.
Готовясь ко второму отдельному изданию, в 1929 году Вагинов вносит в текст многочисленные правки и дополнения, вероятно, желая довести текст до совершенства и сгладить политически неблагонадежные и эстетически рискованные пассажи Кроме того, помимо двух предисловий, автор добавляет и третье. Сохранилось заявление Вагинова в Правление издательства писателей от 5 июня 1929 года: «На предложение Константина Александровича Федина издать роман „Козлиная песнь“ отвечаю полным согласием»[11].
В 2019 году издательство «Вита Нова» опубликовало сопоставление разных редакций романа: в данном издании была «представлена генетическая транскрипция текста „Козлиной песни“, состоящая из двух регистров — рукописного и печатного: цветом выделены вставки и графически отмечены изъятия. В приложении помещены обстоятельные комментарии, написанные специально для этой книги»[12].
Советская критика отрицательно отреагировала на произведение: «Идеологическая беспечность <…> ставит роман Вагинова вне пределов советской литературы»; «Он <роман> остается реакционным, несовременным романом, о несовременных писателях».[11] Исключение составляла рецензия Ивана Сергиевского в «Новом мире», в которой «Козлиная песнь» названа «поэтическим трактатом о гибели последнего поколения дореволюционной петербургской интеллигенции» и «определённым этапом на пути к овладению трудным жанром идеологического романа». Реакцию эмигрантской критики характеризует отзыв отзыв Гулливера (общий псевдоним Владислава Ходасевича и Нины Берберовой): «Все действующие лица, так или иначе, развратничают и отличаются друг от друга только преимущественно „изысканными“ пороками. Правда, автор временами иронизирует над ними, но настолько слабо, что у читателя остаётся ощущение полного удовольствия, испытываемого автором от поведения героев»[1].
Исследователь творчества писателя Татьяна Никольская пишет: «К вопросу о прототипах литературного произведения нужно всегда подходить осторожно. Сам Вагинов в (своем следующем) романе „Труды и дни Свистонова“ высмеивал кружок сплетников и сплетниц, для которых выявление знакомых в произведении писателя Свистонова заслоняло художественные достоинства романа, а в неопубликованном предисловии к „Козлиной песне“ подчеркивал, что живого человека нельзя целиком перенести в книгу»[13].
Персонаж | Описание | Прототип |
---|---|---|
Автор | ||
«Неизвестный поэт»
(Агафонов) |
сам Вагинов. Однако смерть похожа на есенинскую[1][9]. | |
Тептёлкин | философ.
«Тептёлкин» было собирательным прозвище обывателя в кругу Бахтина — Пумпянского[1] |
Во многом прототипом послужил Лев Пумпянский[1] (Бахтин указывал на это прямо[7]) и его Невельский кружок 1924-6 гг.[14]. Пумпянский был единственным, кто вслух заявил о своей обиде на книгу и разорвал отношения с Вагиновым. Кроме него, в персонаже отразился поэт Пётр Волков, переставший писать стихи под давлением жены[1]. |
Заэфратский | умерший к началу действия романа поэт и путешественник | частично — Николай Гумилёв[1][9][13] |
Миша Котиков | исследователь творчества Заэфратского, дантист, поэт | частично — писатель Павел Лукницкий, собиравший материалы о Николае Гумилёве[13]. Также использованы черты Павла Медведева, который собирал материалы о Блоке и имел близкие отношения с его вдовой[1] |
Костя Ротиков | искусствовед, коллекционер пошлости | имеет черты переводчика Ивана Лихачёва[1][9] |
Свечин | Свечина принято отождествлять с писателем Сергеем Колбасьевым, однако этот писатель после выхода книги с Вагиновым не поссорился, то есть сходства с собой не видел[1]. | |
Сентябрь | поэт, был в Персии и в сумасшедшем доме, недавно стал футуристом | Венедикт Март[1] |
зайчёныш Эдгар | маленький сын поэта Сентября | Иван Елагин[1](отец звал его «Залик») |
Марья Петровна Далматова | предмет любви Тептёлкина | имеет черты пианистки Марии Юдиной, в которую был влюблен Пумпянский[1]. |
Наташа Голубец | ее подруга, дочь бывшего генерала | |
Ковалев | бывший корнет, бывший жених Наташи | брат Вагинова Алексей[1] |
Троицын | поэт | Всеволод Рождественский[1] |
Асфоделиев | критик | филолог П. Н. Медведев[7] |
Андриевский | философ | Михаил Бахтин[1][9] |
фармацевт | биолог и философ И. И. Канаев[7] |