Влади́мир Влади́мирович Курно́сенко (2 июля 1947, Челябинск, РСФСР, СССР — 17 января 2012, Псков, Российская Федерация) — советский и российский писатель, врач.
Владимир Курносенко | |
---|---|
![]() | |
Имя при рождении | Владимир Владимирович Курносенко |
Дата рождения | 2 июля 1947(1947-07-02) |
Место рождения | Челябинск, РСФСР, СССР |
Дата смерти | 17 января 2012(2012-01-17) (64 года) |
Место смерти | Псков, Российская Федерация |
Гражданство |
![]() ![]() |
Род деятельности | прозаик, врач |
Годы творчества | 1978—2012 |
Жанр | рассказ, повесть, роман, эссе |
Язык произведений | русский |
Дебют | Купим собаку. Рассказ. 1976 г. |
Автограф |
![]() |
vladimirkurnosenko.wordpress.com |
Родился 2 июля 1947 года в Челябинске в семье советского офицера.[3][4]
Несколько лет в детстве жил во Франкфурте-на-Одере.
После окончания Челябинского медицинского института в 1971—1979 гг. работал хирургом в Челябинской областной клинической больнице. В это же время занимался в литературном объединении Челябинского металлургического завода. В 1976 году опубликовал первый рассказ.[3]
В 1979—1985 гг. жил в Новосибирске.
В 1983 году в Москве, в издательстве «Современник» вышла первая книга рассказов «Справедливые дни».
В 1985 году вернулся в Челябинск. В 1985—1987 гг. работал редактором Южно-Уральского книжного издательства.[3]
В 1994 году вместе с матерью переехал в Псков[4], в 1995—2000 гг. работал на скорой помощи.[1]
Был мануальным терапевтом, владел акупунктурой, методом Бутейко, имел лицензию на частную практику. Разработал свою систему питания, которой вылечивал диабет, астму и другие болезни. Занимался каратэ-до и цигуном.[1]
Последние десять лет после смерти матери жил в одиночестве в частном доме на окраине Пскова (район Шабаны). Был искренне верующим человеком, «горевшим» и сумевшим зажечь огонь веры в людях своей жизнью и творчеством.
Умер 17 января 2012 года в Пскове. Похоронен на Дмитриевском кладбище Пскова.[4]
Куда ты, Жеребёнок? По поводу одного спектакля театра кукол. | «Общее дело», Челябинск, 1993, № 2 (8) |
Два анекдота на одну тему. О новом спектакле челябинской драмы. | «Челябинский рабочий», 2.03.1994 |
О моноспектакле Евгения Вохминцева «Записки сумасшедшего» | «Акция», 17.12.1993 |
Автограф | «Акция», 3.03.1994 |
Сперва как врач-хирург, затем — как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с ним литератора — помочь убавить боль и уменьшить страдания человека.[4]
Александр Неверов, 1983:
…Есть в этих рассказах то, что почти сто лет назад другой писатель-врач — Антон Павлович Чехов — назвал «особым талантом — человеческим», «тонким, великолепным чутьём к боли вообще». В этой чуткости — главный нерв прозы В. Курносенко, её сила и достоинство.
Евгений Шкловский, 1984:
Для В. Курносенко быть человеком — значит откликаться на боль другого. Но долго ли продержишься с такой отзывчивостью? Хватит ли сил? Эти вопросы герои и автор обращают прежде всего к самим себе, они ими мучаются. Совесть не дает им примириться, отступить, оправдаться. Им важно не только мысль разрешить, но жизнью своей решение подкрепить, утвердить. […] Герои В. Курносенко — максималисты. Но дело все-таки, наверное, не в героях, а — в авторе, в его ищущей и вопрошающей мысли.
Владимир Амлинский, 1985:
Небольшой рассказ [Задачка] обрадовал меня отсутствием морализации. Нравственная сверхзадача и авторское отношение не пересказывались и не декларировались, были упрятаны в текст, в диалог, в жест, в психологию. В рассказе была жизнь, и она держала читателя, заставляла его задумываться, а не следовать авторским рацеям.
Александр Шмаков, 1989:
Книги «Милый дедушка» и «К вечеру дождь», состоящие из разных произведений Вл. Курносенко, как бы нанизаны на единый идейный стержень, очень сходны по стилю. Они написаны на одном дыхании. Произведения писателя затягивают читателя от страницы к странице и несут печать его индивидуальности. […] Слово его, в основе своей песенное и светлое, помогает читателю лучше видеть то живое, красивое, неповторимое, что волнует автора.
Илья Кукулин, 2001:
… Повесть Владимира Курносенко […] «Свете тихий» — редчайший в современной литературе пример религиозной прозы без морализаторства — продолжает традицию очерков Лескова. Священник и три женщины, поющие в хоре, регулярно мотаются из областного центра Яминска служить и петь в дальнюю деревню — епископ удалил из города слишком образованного иерея. И говорят по дороге на самые простые темы.
Наталья Игрунова, 2001:
… «Дружба народов» напечатала повесть Владимира Курносенко «Свете тихий». Житель города Пскова, практикующий врач Курносенко печатается редко, но КАЖДАЯ ЕГО ПУБЛИКАЦИЯ – СОБЫТИЕ. Тихий свет повести Курносенко вспыхивает такими страстями, что не захочешь, а вспомнишь «Отца Сергия» …
Андрей Немзер, 2004:
…Тихий проникновенный голос тонкого, совестливого и человечного прозаика…[6]
Лев Аннинский, 2006:
У Курносенко медицина — не просто профессия рассказчика. Это и концептуальный базис, и исход. Скальпельная жестокость взгляда плюс безжалостная логика диагноста. При фатальной, от «худо-бедно интеллигенции» унаследованной жажды: за правдой факта найти глобальный смысл. Правда проста. На стол хирурга попадает покалеченный бандит, который в школьные годы сам калечил одноклассников, среди коих был тогда и нынешний врач. Вопрос: мстить? Простить? Спасти насильника? С этого сюжета начинается, я думаю, Курносенко-писатель (книга «Справедливые дни»). И этот мотив — невменяемой, невыносимой, не знающей морали «правды» — проходит через все его тексты. Растерянность душ и бессилие разума при смертельном всесилии ножа в руке — хирургического или бандитского — любого. В ряд замечательных писателей — медиков (Чехов, Вересаев, Булгаков… теперь, кажется, и Горин) я без колебания ставлю Владимира Курносенко.[7]
Максим Замшев, 2017:
<...> Проза Курносенко очень манкая. С первых страниц читатель попадает в своеобразную воронку, из которой выбраться лучше всего к концу повествования. Открывает книгу ("Совлечение бытия. Избранное") изумительно размашистая автобиографическая повесть "Неостающееся время". Это семь небольших рассказов, в каждый из которых вложен, расцвечен, красиво вынут из общей жизненной канвы автора какой-то эпизод. Сразу бросается в глаза, что Курносенко много ищет на уровне языка, стилистики. вводит диалектизмы, слова характерные и малоупотребительные. И все с большим вкусом, изящно, без вычурности и манерности. Это придает тексту большую договоренность, коррелируется с щемящим тоном названия, подергивает светлой грустью зрелости. <...>
Алла Марченко, 2019:
Проза Курносенко явление удивительное. Не в нынешнем обезличенном значении, разумеется. Чем? Прежде всего, наверное, тем, что оставил нам её человек с урожденным вкусом к подлинности. Это во- первых. А во-вторых тем, что все, о чем бы ни заводил он речь, не сочинено, а оплачено жизнью. Нет, нет, не просто жизненным опытом, помаленьку, по крохам накопленным в результате « ошибок трудных». А самой натуральной, самой подлинной, быстротекущей, живой, собственной жизнью. Удивительно даже заглавие последней его вещи — «Совлечение бытия». Без умышленной наводки в прицел угодившее! В Гумилевское: «Только змеи сбрасывают кожу, чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, мы меняем души…» Курносенко не сбрасывает глянцевидный воздухонепроницаемый кожух бытия эффектным жестом. Что своего личного, что общего всем вещества и существа бытия. Он его отдирает с мясом — совлекает, то есть. Что же открывалось? А то, что и Пушкину: «жизни мышья беготня». И где? Там, отколи по Замыслу и должна бы и есть и пойти Великая Русь. На Псковщине. «Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу…» А ежели и понять не дано? И смысл не ведомо где—не достать руками, не дойти ногами? А жизнь живет себе и живет…
Ольга Лебёдушкина, 2022:
Курносенко – один из редких современных прозаиков, обладающих незабываемым, ни на чей не похожим, языком. Прочтёшь фразу вроде «О чём хлещется человек?» и запомнишь навсегда. В новейшей русской классике для себя он выделял двух писателей – Платонова и Хармса. Читая его прозу, понимаешь почему. Речь не об учителях, но об определённой литературной линии, малочисленной, но драгоценно важной. Для Владимира Курносенко, как представителя этой линии, «художество» в области языка – одна из главных составляющих его творчества. Как движется к Богу душа в его прозе, так же и художественное слово у него в конечном счёте приходит к Слову. В этом, наверное, и состоит человеческий смысл писательства.